Череп

Я знаю, как гибнут люди.
На розовых эшафотах,
под выстрелами проходимцев,
под солнцем и синевой.
Осенними вечерами
затягивают веревки
философы и поэты,
товарищи и враги.
Ощупанный докторами
хороший, квадратный череп
кудрявого самоубийцы
лежит на моем столе..
И страшно мне трогать губы,
запачканные вареньем,
и думать о том, что кости
отчетливо холодны.
Когда мы сидим и смотрим
на наше большое небо,
на детские звезды, на эти
прохладные облака.
Когда мы идем с тобою
под теплым дождем. И капли
летят на тебя горстями,
дрожат на твоих губах.
Когда ты глядишь такими
нетронутыми глазами,
мне хочется очень плакать
как мальчику, как тогда.
И я прохожу —- сутулый, -
стою и смотрю на череп,
на желтоватые зубы, |
на выцветшие глаза.
И что же, мне тоже, значит,
разбить себя без остатка,
мне тоже висеть, как вымпел,
над треснувшими дверьми?
Мне тоже — выходит — надо
валяться по анатомкам
и бросить свой рыжий череп
на твой небогатый стол.
Неправда! Другие зори
на нашем широком небе
Неправда.
Я буду бегать,
влюбляться,
писать стихи,
я буду трястись в трамваях,
читать на ходу газеты,
спеша по утрам на работу,
ругаться в очередях.
И пусть говорит мне доктор
о том, что я очень болен,
что легкие разъедает
веселый туберкулез, —
я твердо стою и прямо, —
хорошая, дорогая,
ты помнишь зеленый шарик
ты любишь весенний дождь!
И если я не сумею.
А впрочем — не надо если, —
сейчас я смотрю на череп
и думаю о борьбе,
о улицах, на которых
раскрашенные киоски,
о розовых мальчуганах,
о солнце. И о тебе.