Но ты перебил меня:
«Погоди,
Ты пьяный от счастья,
Ты явно неистов,
Ты хуже, чем тысяча
Оптимистов.
Мне, может, от этого
Холода душно,
Мне, может, от этакой
Радости скушно?
Мне, может быть, все
Абсолютно немило,
Меня, может, девушка,
Разлюбила?
Мне, может быть, все
Пустяки, между прочим.
Я скептик, но я
Настоящий рабочий.
Я молод, я добрый,
Я новый, я пылкий,
Я, может, по-своему
Весел и зелен.
Смотрите в стекло,
Здесь сверкают бутылки,
И в каждой по литру
Простого веселья.
Я прямо шагну
Сквозь стеклянные
Двери,
Чтоб гнулся под радостью
Худенький стол.
И касса залает,
И касса доверит,
Увидит меня
И закрутит хвостом.
И я подойду к ней
С горячей отвагой,
Обвитый морозом
И пахнущий цехом.
И грустный приказчик
Увяжет в бумагу
Двенадцать часов
Настоящего смеха».
А я перебил:
«Обождите, рабочий,
Которому мир и земля
Между прочим,
Который, окончив работу,
Скучает,
Который любовь
Запивает чаем.
Который страдает,
Который сироткой
Ходит,
Который похож
На кота,
Который смеется
Только от водки,
А должен от радости
Хохотать.
Смотрите: стоят
Чернобровые ночи,
На стенах цветут
Молодые плакаты.
Все это мое.
И я очень и очень
Веселый и бодрый,
Смешной и богатый.
Я вижу: за годы
Работы наградой,
Хорошей и твердой,
Веселой и краткой,
Из новых ворот
Самого Сталинграда
Выходит горячий,
Подвинченный трактор.
Я знаю: за годы
Работы наградой
Бросится в Днепр
Молодая плотина,
И станут костлявые
Баррикады
На гладком асфальте
Берлина.
И так это бодро,
И так это хлестко,
И зелено,
И красиво,
Что мне наплевать
На горячую водку
И на холодное пиво.
И так это бодро —
Схватить руками
И через границ
Помеху
Бросить в буржуеву морду
Камень
Реконструктивного смеха.
И будет война,
И я буду верить
В победу
Рабочего класса.
Я буду смеяться
В лицо ей, смерти
От веселящего газа».
