Возвращение Димитрова после Лейпцигского процесса

Так мне кажется —
сердце тише,
придавив
неокрепший лед,
над высокой
немецкой крышей
подымается
самолет.

Восемь парней,
глазам не веря,
зубы сжав,
говорят:
— Пока!
Из окна кабинета
Геринг
злобно смотрит
на облака.

…Между зимними облаками
он летит,
величав и прост,
над заводом
и над лесами,
у еще
Не погасших звезд.

Он летит
приминая тучи
он крыло над Москвой
простер
И ребята с улыбкой лучшей
слышат тихий его мотор.

Вечер. Ночь.
Через ветер черный
прямо в руки мои
идет
трехмоторный,
пятимоторный
потрясающий самолет.

Тяжело
подымая брови,
улыбаясь
моей стране,
прямо с неба
идут герои
похудевшие в тишине.

И под небом
Москвы отверстым,
на тебя
устремивши взгляд,
краснопресненские
оркестры
задыхаются
и молчат.

Мы встречаем тебя
снегами,
мы приносим тебе
цветы.
Мы гордимся тобой,
и нами,
вероятно,
гордишься ты.

Снег летит
под больные ноги.
Стань прямей,
посмотри кругом —
мы тебе отдаем
дороги
и сады свои
отдаем.

Стали химики
и хлеборобы.
Что сказать
если вы дошли
через тюрем
глухую злобу
до прекрасной
Большой земли?

Что сказать мне
к такому часу,
чем похвастать?
Прости меня,
если нету в моих,
запасах
слов,
достойных такого дня.

Если я,
рассуждая здраво,
мир почувствовал
в тишине.
Это счастье мое.
И право,
счастья этого хватит мне.

1934
подпись: Ярослав Смеляков